Константин Коровин. Эскиз декораций к балету «Дон Кихот».
тестовый баннер под заглавное изображение
Почему-то о неживописных страницах биографии наших мастеров часто забывают, а ведь и там много потрясающих и ярких работ. Как раз такие — в нашей подборке, причем с любопытными историями, что стоят за каждым рисунком.
Николай Рерих. «Пленница. Эскиз к опере «Князь Игорь»
Буквально на днях Большой театр возродил жемчужину дягилевских «Русских сезонов» в Париже — балет «Шехеразада» на музыку Николая Римского-Корсакова. Для спектакля даже воссоздали знаменитый занавес — такой же для «Русских сезонов» сделал Валентин Серов. Тогда, в начале XX столетия, Сергей Дягилев привез в Париж немало ярких и дерзких постановок. Один скандал на «Весне священной» Стравинского чего стоил: зрители тогда швырялись стульями в сцену, ведь ждали классический русский балет, а получили славянские танцы, и никаких балетных пачек и пуантов. Французы еще долго возмущались! Но то было новое, молодое русское искусство.
Но возили и классику, решенную в современном стиле. В 1909 году в обновленном парижском театре «Шатле» с «Русскими сезонами» давали Мусоргского, Глинку, Римского-Корсакова, Бородина, Чайковского, пели и танцевали тоже лучшие — Шаляпин, Нижинский, Павлова… Часть спектаклей были со сценографией Николая Рериха.
Николай Рерих. «Пленница. Эскиз к опере «Князь Игорь».
Французский писатель и художник Жак Бланш позже писал: «Я не имею чести лично знать Рериха… Я сужу о нем только по декорациям в «Шатле» и нахожу их чудесными. Я желал бы бывать в «Шатле» каждый вечер именно ради этих красок, чтобы насыщать ими свое зрение. Все, что я видел в «Шатле», переносит меня в музеи, на всем видно глубочайшее изучение истории, и во всем этом нет тени обыденщины, банальности и нудной условности, к которым так привыкла наша театральная публика…»
Неожиданный эпитет подбирает Бланш к опере Бородина «Князь Игорь» — «сплошное очарование для взора», и с ним сложно спорить — экзотика, Восток. Для оперы Бородина Рерих создает настоящие произведения искусства! Акварелью он отрисовывает яркую «Пленницу» — очаровательную и обаятельную, колоритную восточную красавицу с томным взглядом. Причем работает художник не набросочно, не схематично, создавая образ и энергетику, а тщательно прорисовывает каждую деталь, вплоть до взгляда. И вот что удивительно: «Князь Игорь» был задолго до индийских путешествий Рериха, да и половецкая история не так много общего имеет с индийской культурой. Однако тяготение, особый трепет к Востоку уже виден.
Удивительное совпадение, странные переклички: в 1920-е годы, когда Рерих-отец и Рерих-сын Святослав начали свои индийские путешествия, у Святослава возникает «Портрет индийской женщины», героиня очень похожа на его музу и будущую жену Девику Рени (вероятно, писал портрет с нее). Но сколько общего у индийской девицы и «Пленницы»! Томный взгляд, загадочность, четкость линий…
Святослав Рерих. Портрет индийской женщины.
Михаил Врубель. «Голова Демона»
Нет, речь не о знаменитом «Демоне сидящем» Михаила Врубеля, а о том, что было после.
«Я сейчас занят иллюстрациями к «Демону» в издании иллюстрированного Лермонтова товариществом Кушнерева. Мучаюсь и работой, мучаюсь и порывами к кубку жизни» — пишет художник сестре Анне в марте 1891 года. К 50-летию со дня гибели Михаила Лермонтова готовили к выпуску юбилейное издание сочинений поэта. Михаила Врубеля на эту работу рекомендовал Валентин Серов. Издатели хотели, чтобы в художественном отношении это издание было «характерным и самостоятельным», не хотели шаблонности, сухости и однообразия — больше жизни. Врубель подготовил 36 рисунков, продолживших демонологическую сюиту, которая сложилась из эскизов к «Демону сидящему».
Михаил Врубель. «Голова Демона».
Но «Голова Демона» — работа особенная: крупный план, встреча с героем лицом к лицу, его яркие светящиеся глаза смотрят прямо на читателя — и это при том, что рисунок черно-белый. Художник работал здесь не только акварелью, но также делал прорисовку углем, обозначив четкие и яркие контуры. Столь выразительную композицию художник возьмет в дальнейшем на вооружение, когда продолжит поиски лика Демона. Анна Врубель потом вспоминала: «Он намеревается ехать в Париж и там выставить своего «Демона» под титлом «Ikone». Не иначе как видел в своем «Демоне» икону нового времени.
Константин Коровин. Эскизы к балету «Дон Кихот»
Один из первых русских импрессионистов Константин Коровин оставил после себя не только свои яркие работы, но и потрясающие мемуары, при чтении которых складывается впечатление, что русским художником быть отнюдь не легко. В том числе он вспоминает в них свою работу в театре, с которой во многом связана акварельная страница биографии мастера.
Когда Константин Алексеевич приступил к работе над эскизами к балету «Дон Кихот» для Большого театра, он был уже опытным театральным художником — «Аида», «Кармен», «Лакме» были в его послужном списке. Над балетом Минкуса работали в условиях «газетных воплей» о том, что «на образцовой сцене декадентство» — при том, что балет собирал аншлаги. Поразительно, как в Европе молодое русское искусство и модернистов обожали, а в родной стране… Но тогда, наверно, для таких решений время не пришло. Надо было немного подождать.
«Артисты не желали надевать мои костюмы, рвали их. Я ввел новые фасоны пачек вместо тех, которые были ранее, похожие на абажуры для ламп. Пресса, газеты с остервенением ругали меня: «декадентство». Гринвуд писал: «Декадентство и невежество на образцовой сцене…» Прекрасный артист Малого театра, Ленский, считавший себя художником и знатоком, писал в «Русских ведомостях»: «Импрессионизм на сцене Императорского театра». Причем слово «импрессионизм» бралось в кавычки как ругательство, точно как и «декадентство».
Но ругать в открытую — дело одно, другое — когда пакостят исподтишка. В декорационной мастерской, где художник работал над эскизами декораций, он как-то обратил внимание на то, что холст, на котором писал клеевой краской, никак не высыхал, темные пятна не пропадали. Позднее пришла записка-анонимка, в которой безграмотный автор сообщал, мол, это маляры-рабочие кладут в краску соль, которая и не дает ей сохнуть.
Позже будет много блистательных работ для сцены, в 1899 году Коровина примут в Большой театр, а позже он станет главным художником Императорских театров. Почему он так полюбился театру, сцене? Его эскизы с сочными щедрыми мазками — процесс поиска цветовых решений, дорога к композиции, а кажущаяся этюдность превращается в самостоятельные завершенные произведения. А отталкивался он от впечатления, полученного от натуры, выражал его с помощью цветовых образов. Вот она, простая формула, как стать классным и востребованным театральным художником.
Кузьма Петров-Водкин. «Девушка и Смерть»
Бродилки в социальных сетях однажды привели к посту в одной из групп об искусстве, где среди кучи постов внимание привлек рисунок Петрова-Водкина «Девушка и Смерть». Полуобнаженная девушка гладит по голове парня, спящего у нее на коленях. А за ее спиной — смерть с косой. Причем костлявая выглядит непривычно — одеяние на ней не черное, как мы привыкли, а светлое, близкое к белому. Стиль Кузьмы Сергеевича угадывается легко, а вот сюжет…
Оказывается, цепляющий рисунок — иллюстрация к одноименной поэме-сказке Максима Горького. По сюжету проигравший войну царь встречается с девушкой, та ему хамит, мол, отвлекаешь от беседы с возлюбленным. Царь есть царь — приказывает отдать негодницу в руки Смерти, но и у той было плохое настроение. Девушка договаривается с костлявой, и та разрешает ей еще раз поцеловаться с любимым. Так, Смерть долго прождала девушку, но та не пришла. Разозленная обманом, она сама отправилась на поиски обманщицы и обнаружила ее спящей на травке в объятиях возлюбленного. Конец счастливый: редко когда Смерть и Любовь ходят рядом, но это как раз тот случай. И да, девушке оставили жизнь.
Кузьма Петров-Водкин. «Девушка и смерть».
Горький долго нигде не мог опубликовать поэму. По цензурным соображениям сказку не приняли в редакции газеты «Кавказ», отвергли и в «Волжском вестнике» (дело было в 1890-е годы). Долгие годы автор к ней не возвращался, но в 1917 году ее все же напечатали в газете «Новая жизнь», а затем в сборнике «Ералаш и другие рассказы», но отклик был нулевой, так что сказка жила в узком кругу друзей Горького — он часто читал ее знакомым. Сохранилось даже воспоминание писателя Льва Пасынкова:
«Читал, иногда смущаясь, и тогда торопил слово. Закончил первую главку, склонил набок голову.
— Что? Вот видите, — стихи! Хватит?
— Еще!
«Чтец» разогрелся. Он, правда, и теперь страшится актерской выразительности: выразительность его совсем иная, невозможная ни для Качалова, ни для Станиславского; выразительность личная в отношении к вещи, сопровождающей его долгие годы. И притом какое-то снисхождение в тоне, трудно определить к кому, к чему. То ли к самой сказке — поэме, то ли к самому себе, молодому сочинителю, или к себе, старому чтецу, с больными легкими и расширенным сердцем; то ли снисхождение к смерти с большой или маленькой буквы.
Дочитал до конца, лицо побледнело. Мягко закрыл книгу, оставил в ней закладкой палец и не снял очков, точно отдаляя минуту, когда слушающие заговорят.
— Ну-те, — произносит он, отложив книгу и снимая обеими руками очки. — Ругайте!»
Безумство храбрых, которое автор закладывает в образ девушки, отражает и акварель Петрова-Водкина, написанная в 1932 году. Как раз в ту пору сказка стала модной благодаря отзыву о ней Сталина. И «светлая» Смерть на рисунке художника подсказывает нам счастливую развязку истории.
